Расплатившись с водителем, Доминик влетел в клуб. Каждый раз предчувствие толпы, тусовки, громкой музыки и звонкой пустоты в мыслях заряжало Бекке энергией, заранее будоражило кровь и возбуждало. Он любил новые знакомства, неожиданные компании и, конечно, внимание. А в клубах он почти всегда привлекал внимание – кто не знает Доминика Бекке? Афиши с его улыбкой развешены на доброй половине берлинских стендов. Каждый день в светской хронике появляются фотографии поцелуев Бекке с очередной прекрасной незнакомкой. Может быть Анну именно это так обидело? Ну, конечно. А всё, что она наговорила, просто бред обиженной женщины, – вдруг подумал Доминик, и на душе стало легче.
В клубе уже было порядочно народа. Полуголые, распаренные тела на танцполе дружно дёргались под какую-то однообразную электронику. Доминик не был любителем танцев. Гораздо больше ему нравилось сидеть в баре, дегустировать разные коктейли и улыбаться каждому, кто его узнал и подошёл поздороваться. Свою популярность Доминик воспринимал, как благо, которое сегодня есть, а завтра его уже может не быть, и никогда не отказывал поклоннику в минуте внимания. Пританцовывая, Бекке проскользнул к барной стойке, занял вдруг освободившийся стул и с блеском в глазах оглянулся по сторонам.

Доминик пил красное вино. Когда-то кто-то из многочисленных врачей, к которым обращался Бекке, замученный самыми разными недомоганиями, посоветовал ему натуральные виноградные вина, как панацею от всех болячек – физических и духовных. Может быть, тот врач и был прав. Доминик как будто даже ощущал этот целебный эффект… но больше всего ему импонировал декадентский образ, который он, со всеми своими оборочками на тонких рубашках, приобретал, беря в руку бокал с тёмно-красной жидкостью. И сидя где-то в толпе в одиночестве, как маяк на острове, к которому стремятся корабли и слетаются мотыльки.
– Доминик! – на освободившийся между Бекке и Бергером стул плюхнулась незнакомая Доминику девица. А, может, и знакомая. У него была ужасная память на лица…
– Он самый, – кротко улыбнулся мужчина, глотнул вина и «включил» соблазнителя. Немного таинственности в улыбку, чуть блеска в глаза, взгляд прямо ей в лицо. И выпившая, оглохшая от музыки, запыхавшаяся от танцев девушка тотчас поверит, что именно с ней он, Бекке, хочет провести эту ночь. А может и всю жизнь. Доминик с ранних лет умел дарить эту иллюзию, сказку. И даже сам не осознавал, каких сил ему это стоит. И что никакое вино, самое лучшее, самое выдержанное, не поможет расслабиться и вздохнуть полной грудью.
– Уау… никогда не думала, что увижу тебя вот так близко, – девушка и правда была подвыпивши. Она мяла край своего короткого блестящего платья пальцами с длинными, выкрашенными в чёрный ногтями, как мурчащая кошка, ловящая кайф. Взгляд был замутнённый. – Я самая большая твоя поклонница в шк… в университете! – она споткнулся. Доминик смекнул, что девушка собиралась сказать «школа» и не сдержал вздоха. Нет, такой рекламы ему не нужно.
– Как мило.
– А можно с тобой сфотографироваться?
– Конечно, – Доминик вежливо улыбнулся, уже не пытаясь казаться заинтересованным в девушке.
Та соскочила со стула и заорала, пытаясь перекричать музыку. По-видимому, она звала своих подруг. Доминик незаметно заткнул левое, дальнее от девицы ухо пальцем. Как ни странно её услышали. Прибежали ещё две девушки в не менее блестящих нарядах. Все разом утрамбовались там, где ранее сидела незнакомая малолетка с чёрными когтями. Её стул со скрипом сдвинулся в сторону Бергера.
– Ой, а кто нас щёлкнет? – после пары минут визга и возгласов поинтересовалась одна из девушек. Первая, разжившись где-то простенькой цифровой мыльницей, оглянулась вокруг. Потом растолкала своих подруг и протянула фотоаппарат Бергеру. И опять повысила голос, явно думая, что иначе её не услышат:
– Молодой человек, сфотографируйте нас, пжалста, – и захихикала. Доминик глянул в сторону парня, к которому обращалась малолетка и снова хлебнул вина.

Девушки смеялись, корчили рожицы, издавали ещё какие-то странные звуки. Девушка в коротком серебряном платье старалась плотнее прижаться к Доминику, и он ощущал кожей шеи её горячее сбивчивое дыхание. Ещё секунда и он бы по привычке спустил руку с её талии на почти оголённую попу. Но незнакомый мужчина, вооруженный мыльницей, быстро сделал снимок и вернул фотоаппарат девушкам. Доминика снова окатило визгом. Потом каждая из школьниц целомудренно приложилась липкими губами к его щеке, и все три подруги убежали обратно на танц-пол, не забыв поблагодарить мужчину за барной стойкой.
Доминик потер щеку ладонью, чтобы избавиться от блеска, оставленного девицами на лице. Поднял глаза на фотографа, уловив краем уха его вопрос.
– Вполне возможно, – губы Бекке дёрнулись в извиняющейся улыбке. – Но, если быть откровенным, я вас не помню. Может, вы бываете в Немецком театре? – Доминик приподнял правую бровь, не убирая улыбки. Он думал о том, что, оказывается, есть в Берлине ещё люди, которым его лицо лишь смутно знакомо. Между тем он светился не только на афишах, развешенных во всех уголках города, а то и страны, но и на телевидении. Пару раз показывали его Гамлета, по музыкальному каналу часто крутили его клипы – Вебер постарался на славу. Про многочисленные интервью во всех СМИ даже говорить не стоит.
Взгляд мужчины затуманился. Он облокотился о столешницу и подпер лицо рукой, неспешно потягивая вино. Через несколько секунд глаза снова сфокусировались на невольном собеседнике.
– Доминик Бекке, – решил представиться Доминик и протянул руку для рукопожатия.

Его узнали – улыбка на лице Доминика стала более искренней, ничего так не грело ему душу, как такие «ну, конечно же!». Хотя и это последнее время приносило меньше радости, чем хотелось бы. Вот и сейчас Доман почувствовал, как быстро нарастающая волна радости вдруг оборвалась на полпути и осела ровной гладью где-то внутри.
– А как ваше имя?
Бекке поставил бокал на столешницу и, облокотившись, сцепил пальцы в замок на уровне живота, готовясь внимать всему, что ему может поведать внезапный собеседник.
– Вы знаете… сами по себе поклонники и… поклонницы разной степени адекватности не утомляют. Это часть работы, которую я люблю, по-настоящему люблю. Но когда среди аудитории оказываются несовершеннолетние девушки… – Доминик вздохнул, приподнимая брови, – С ними могут возникнуть проблемы.
Карие глаза блеснули, как бы говоря собеседнику: «Ну, ты же понимаешь, о чём я?». Смотря на нового знакомого, Доминик на автомате продолжал играть свою повседневную роль берлинского Казановы. Но стоило ему отвести взгляд от Гельмута, как весь напускной блеск исчез. Между бровями пролегла морщинка, пальцы левой руки стали крутить кольцо из белого металла на правом указательном пальце. Мысленно Доминик уносился далеко из этого душного бара, сам понимая, как не вовремя он выходит из роли. Осталось только повернуться и сказать этому парню: «А знаешь, мне сейчас по-настоящему хреново…». А потом бы оказалось, что этот чувак – журналист. И на завтра статья в какой-нибудь газетёнке: «Внимание, внимание! У Доминика Бекке депрессия. Скандальные подробности его личной жизни». И так далее… морщинка между бровями дрогнула, на мгновение стала глубже и внезапно разгладилась. Бекке подхватил бокал и улыбнулся Гельмуту, как ни в чем не бывало.
– Какой душный клуб, – проговорил мужчина, оправдывая свою внезапную хмурость и попутно стараясь поддержать наклёвывающуюся беседу.