Не  далее как минут сорок тому назад закончилось очередное безрадостное  собрание засекреченного, словно военный завод, клуба Мессер. Унылым  его членам  уже   полагалось печально направляться домой, размышляя о  бренности всего сущего и обмозговывая тщетность бытия. Обычно Альтман так и поступал, очень редко изменяя себе, поскольку каждая встреча гипотетических и несостоявшихся самоубийц  поднимала из его подсознания  массу непростых и далеко не веселых мыслей. Но сегодня он неожиданно для себя, не выдвинулся в сторону верного форда, а согласился на предложение Людвига – знакомого по клубу, и теперь  сидел за угловым столиком в  полутемном помещении бара, терпеливо ожидая, когда ему принесут заказанное  пиво. Эмиль не пил уже давно  и нужно отметить,  совершенно не чувствовал желания расслабляться при помощи алкоголя. Он вовсе не собирался напиваться до беспамятства и вести задушевные беседы на животрепещущие темы. Опьянеть с пары бокалов пива довольно сложно, да и выветривается такой хмель весьма быстро.
Немец  положил локти на стол и в задумчивости слегка склонил голову набок. Большую часть времени  он флегматично молчал и, судя по его виду, затянувшиеся паузы мужчину ничуть не смущали. Впрочем, люди, узнавшие его достаточно близко и возжелавшие продолжать общение, должны были к этой черте Альтмана относиться лояльно. В противном случае выносить его рядом не было никакой возможности.
Эмиль  флегматично посмотрел на своего товарища, взгляд немца был спокоен и отстранен,  хотя сам  Альтман полагал, что всем своим видом выражает заинтересованность. Мужчина глубоко вздохнул и уголки его губ слабо дрогнули.  У большинства людей улыбка естественная. По лицу Альтмана чувствовалось, что учиться улыбаться ему пришлось долго и упорно.

Наконец,  заказанное пиво было доставлено. Высокий прохладный бокал,  изящную форму которого подчеркивали скользящие вниз тяжелые капли, был в своем роде прекрасен. Альтман если и обрадовался материализовавшемуся пиву, то визуального отражения эта радость не нашла.
Обычно он ни с кем не   обсуждал  происходящее в клубе,  даже с его членами, предпочитая больше слушать, нежели говорить. Сегодняшний случай не был исключением. Эмиль безэмоционально всматривался в черты собеседника, обняв  пальцами одной руки основание своего бокала. Стекло приятно холодило кожу.
Настроение после встречи было несколько подавленное, хмурые мысли теснили голову,  но одновременно с тем,  ровный шум  бара и  друг, с которым немец чувствовал себя комфортно,
уводили общий моральный фон, скорее в  плюс,  насколько  это было вообще возможно. Порой  Эмиль задавался вопросом о том, зачем он вообще до сих пор состоит в этом странном обществе депрессивно настроенных людей, учитывая тот факт, что по-настоящему близко знакомиться с кем-либо из них перспектива заведомо безнадежная. Мрачная текучка регулярно вымирающих кадров лишала это общение смысла. Все так. Но, во-первых, исключения все-таки были, и живое тому подтверждение как раз сидело напротив и жгло глаголом, а во-вторых, в обществе этих отчаявшихся людей Штиль чувствовал себя легче. Хоть  немного, но легче. Так или иначе, даже при всей его железной выдержке, обычные миряне, что беззаботно радуются жизни и строят радужные планы на будущее, угнетали мужчину, заставляя его еще острее ощутить собственное одиночество. 
- Я скорее за  текилу. – после недолгого  размышления ответствовал  Альтман. Он мог бы  пояснить, что терпкий, сложный вкус текилы будоражит, поднимая из сознания калейдоскоп ярких образов, родом откуда-то из Южной Америки,  про сочную насыщенную зелень глянцевых листьев кофе, про чернокожих людей с широкими мускулистыми спинами… Мог бы, но по своему обыкновению, не стал. Вся эта необыкновенная красота мира теперь уверенно идет  мимо Штиля. Нельзя сказать, чтобы мужчина разучился ее видеть. Просто теперь все это не для него.
- А ты что больше любишь? – немец сделал большой глоток пива и вновь застыл в единожды выбранной позе.

Пока энергичный Людвиг бодро уничтожал шоты, меланхоличный Эмиль размеренно тянул пиво. Поскольку пил немец большими глотками, бокал стремительно пустел. 
Слушать Людвига было приятно – не смотря на  утверждение мамы о его деградации, речь у Марсьелаго была образная, а мышление очень красочным. Однако, несмотря на всю  свою живость и подвижность, было видно, что Кениг не принадлежит к числу довольных существованием, счастливых людей,  что делало его более понимающим в глазах Эмиля.
- По тебе не скажешь, что ты не любишь читать.  – прокомментировал свое впечатление Альтман. Для человека без высшего образования, Мозер излагал свои мысли, пусть даже самые бытовые, весьма поэтично.
- Заботливая у тебя мама. – мужчина слабо улыбнулся, улыбка  вышла хоть и вымученная, но более человечная, нежели та, которую он демонстрировал миру несколькими минутами ранее.
Эмиль мягким жестом подозвал официанта, и, подождав, пока тот заберет опустевший бокал, коротко попросил повторить  заказ.
На вопрос об экспедиции немец задумчиво прикрыл глаза. Судя по всему, он считал, что этого невербального монолога вполне достаточно, чтобы ясно дать понять, что дела в клубе идут. Однако, через пару секунд, немец решил, что этот молчаливый ответ не совсем вежлив, а потому все же заговорил:
- Готовим. Маршрут непростой, подготовка кропотливая.
Эмиль кивком головы поблагодарил официанта, который  принес  свежий бокал с пивом, после чего, предупреждая вопрос со стороны своего коллеги по суицидному цеху, проговорил:
-  Северная стена Эйгера. Альпы.

Мужчина   проводил взглядом очередной  уничтоженный шот и мысленно подивился питьевым  способностям коллеги. Создавалось впечатление, будто внутри у Людвига не поджелудочная, почки, печень и прочие органы, а  мощный двигатель из прочной стали, который требует лошадиные  дозы горючего. В противном случае, его навыкам распития крепких напитков оставалось только завидовать. В  Марсьелаго было уже около девяти унций серьезного алкоголя,  но опьяневшим он не выглядел. А может быть, Альтману так показалось из-за того, что сам он постепенно допивал второй бокал пива и восприятие окружающей среды у немца слегка  исказилось.
На приглашение в гости он отреагировал задумчиво, вероятно потому, что до конца не понял – серьезно  коллега по цеху зовет его в свое личное пространство, или это была дань вежливости. Или вообще шутка. С юмором у Эмиля в последние годы дела обстояли не очень хорошо. Он с трудом понимал чужие шутки, и  почти не юморил сам. А когда альпинисту  случалось иронизировать, на него с опаской косились, явно не разделяя его сатиры.
И так как в приглашении осталась  некоторая неопределенность, Альтман лишь мягко кивнул головой в знак благодарности, продолжив  слушать говорящего без умолку собеседника. Когда тот заговорил про идиллическую жизнь в Альпах, брови Эмиля медленно поползли вверх.  В деда с волынкой и коровами верилось с трудом. Картина эта показалась немцу настолько сюрреалистичной, что он, залпом опустошив свой стакан, немедленно заказал еще один.
- Ну надо же. Не думал, что такое возможно. – Эмилю не хотелось верить в деда, поскольку было неприятно думать о том, что какой-то безумный дед живет себе в горах, пасет своих коров, играет им на скрипучей волынке,  и вполне счастлив. Мысли об этом беззаботном существовании радости Штилю не доставили, но выказывать свой негатив он не стал, чтобы не быть бестактным.